Если в ХV в. итальянский гуманист Пико делла Мирандола утверждал в «Речи о достоинстве человека», что находящийся в самом центре мира человек всемогущ и может «обозревать всѐ и владеть чем пожелает», то в ХVII столетии выдающийся мыслитель Блез Паскаль писал, что человек всего лишь «мыслящий тростник» и удел его трагичен.
Смятение, охватившее человека, когда он осознал, что потерял центр Вселенной, сопровождалось закатом гуманистических утопий о возможности построения мирного и гармоничного социума.
Политические кризисы, экономические революции, войны, новая эпидемия чумы – все будто нарочно сошлось для того, чтобы убедительнее выглядело открытие: Вселенная создана не по человеческим меркам, человек не является ни творцом еѐ, ни господином.
Парадоксальным образом колоссальный прогресс знаний привел к кризису познания. Если ренессансный человек исследовал вселенную инструментами практических искусств, то барочный человек исследует библиотеки и книги и приходит в уныние.
Это душевное беспокойство, тревога, постоянный поиск уже вызревали в умах эпохи позднего возрождения и окончательно утвердились как исходный момент для нового, барочного типа человека. Одной из характерных черт барочного мышления было сочетание конкретной образности и стремления удивить.
В красноречии, например, концепты (понятия) должны отличаться утонченностью и остроумием, дабы удивить и проникнуть в душу слушателя. Остроумие требует быстрого, изворотливого, творческого ума, способного уловить невидимые глазу связи – иными словами, способности к изощренному мышлению.
Мировоззрение барокко с особой силой выразило крах устойчивой картины мира и всеми своими средствами было устремлено к тому, чтобы до предела развить ощущаемые противоречия, вскрыть двуликость действительности, показать, что она в равной степени заключает в себе возможности «ада» и возможности «рая».
Отсюда близость искусства барокко всем уголкам деятельности, оно «не испытывает страха ни перед чем отдельным, ни перед самым жутким, ни перед самым безобразным, отвратительным и омерзительным». Личность в ХVII веке гораздо прозаичнее личности Ренессанса с еѐ иллюзорно-подчеркнутой самоценностью.
Накопленный культурный опыт позволяет в ХVII столетии осознать зависимость человека не только от собственной натуры и прихотей фортуны, но, главным образом, от окружения, людской массы, т.е. от объективных условий и закономерностей бытия. В ситуации зыбкости и неустойчивости жизни вмешательство любой внешней силы воспринимается как враждебное.
Без преувеличения можно сказать, что главная тема искусства этого времени – это тема «малого человеческого атома», бьющегося за сохранение своего существования против множества диких и страшных сил.
Усиливающаяся контрастность, драматизм, конфликтность с окружающей средой, возможно, объясняются еще и тем, что в ХVII веке шло медленное освобождение человека от власти религиозно-божественного начала, возрождавшее земную природу времени, власть смертного начала над миром.
К теме смерти барочное мышление возвращается постоянно. «Одиночество, забвение, разлука, утрата стали трагедией личности с тех пор как человек острее и зорче ощутил среду – мир вокруг себя, ощутил себе подобных, течение жизни именно как преходящее, а не устойчивое».
Художник и его творчество соотносились уже не с вечным божественным временем. Само время под влиянием постоянных трансформаций действительности стало пониматься не как пустая длительность, а как деятельное наполнение этой длительности, когда каждый момент культурного времени стал восприниматься как преходящий и уникальный.
Столкновение смыслов, противостояние ценностей, трансформация узнаваемого в неузнаваемое, пристрастие к метафоричности, сочетанию иррационального и чувственного, тяга к диссонансам, игре, динамике, смешению контрастов трагического и комического – всѐ это приметы времени и, в то же время, особенности художественного восприятия человека барокко.
