Итак, сёдзи и фусума легко сдвигались и открывали специально организованный вокруг дома сад. А великие мастера садов прошлого были буддистами, эстетами, философами и, как сейчас бы сказали, ландшафтными дизайнерами одновременно.
Синтоизм древнейшая японская религия — послужил основой для двух важнейших идей: символизации природной формы и символизации пространства. Обожествление окружающего мира выражалось в утверждении: божество нельзя видеть, но его можно ощущать через переживание красоты природы и ее ритма и, созерцая, постичь истину. И основополагающим принципом японского сада станет особое отношение к пространству.
Впервые слово «нива» (сад) встречается в «Нихонги» («Анналы Японии», 720 г.) как обозначение пустого пространства, предназначенного для поклонения богам. Согласно синтоизм), в основе которого лежало обожествление сил природы и умершим предкам, весь мир, окружающий человека, населен множеством божеств, обитающих в камнях, старых деревьях, горах, водопадах, озерах, колодцах и в пространстве вокруг них.
Сады, как и другие виды искусства Японии, развивались в соответствии с ходом времени и изменениями в обществе, но всегда в них главными элементами были вода и камни. Вода является символом отрицательной, женской, темной, мягкой силы инь, а камни — светлой, мужской, положительной, твердой силы ян. Их вечное противостояние и неразрывное единство, согласно древнему дуалистическому представлению, являются основой существования мира.
С середины I тысячелетия н. а под влиянием буддизма сады стали символическим выражением буддийской Вселенной. Центром ее считалась гора Сумэру, которую в саду обозначал небольшой холм посреди пруда, повторявшего священное озеро Мунэцуноти. Камни в пруду изображали острова и моря буддийского космогонического мифа.
Вообще введение природы в жилище является одной из самых заметных особенностей японского быта. Еще в хэйанское время (VIII — XII вв.) в окружении богатого дома необходимым элементом был водоем — пруд, ручей, а часто и то и другое. Если величина пруда допускала, устраивался и крохотный островок. Все это обычно размещалось в центре жилищного комплекса и составляло внутренний сад. Храмы обычно также были окружены садом с прудом.
С ощущением и переживанием красоты человек проникал в сущность бытия. И это должно быть не просто наблюдение, а переживание и острое восприятие, ведь красота открывается человеку только в моменты наивысшего эмоционального подъема. Но буддистская иллюзорность и эфемерность мира лишали чувство красоты жизнерадостности: красота быстротечна, едва уловима и готова в следующий миг исчезнуть бесследно.
Вот знаменитый, сохранившийся до нашего времени, образец донского паркового искусства. Сад при храме Рёандзи в Киото: сравнительно небольшая площадь -свободное пространство, усыпанное белым песком. На нем разбросаны в прихотливом порядке пятнадцать камней разной величины, из которых одновременно можно увидеть лишь четырнадцать — это море с выступающими над его поверхностью скалами.
Сад не предназначался для прогулок. Его функция была аналогичной пейзажным свиткам — помогать в практике созерцания. Свойственное японской культуре тяготение к лаконичности способствовало сокращению и садового пейзажа. И в знаменитых сухих садах продолжали существовать силы инь-ян, но реальную воду символически здесь заменили песок и гравий. И все они завораживают своей космической абстрактностью.
Процесс развития современного японского искусства, несмотря на сильнейшее западноевропейское и американское влияние, идет без резких переходов, органично.
Многие национальные формы, такие, как чайная церемония, икебана, искусство садов, и многие другие, составляют часть современной духовной жизни японцев. Это важнейшая особенность японской культуры, своеобразие ее традиционных этических и эстетических норм. И, наверное, эти живые традиции и делают японское искусство столь привлекательным для нас, ведь, как сказал поэт Евгений Евтушенко, «без лица Японии нет лица мира».